Ю́рий Васи́льевич Кондратю́к (настоящее имя — Алекса́ндр Игна́тьевич Шарге́й; 9 [21] июня 1897, Полтава, Полтавская губерния, Российская империя — 25 февраля 1942, в районе деревни Кривцово, Орловская область, РСФСР, СССР) — советский инженер шведско-еврейского происхождения, один из основоположников космонавтики. В начале XX века рассчитал оптимальную траекторию полёта к Луне. Эти расчёты были повторно переоткрыты НАСА в лунной программе «Аполлон». Предложенная в 1916 году Шаргеем траектория была впоследствии названа «трассой Кондратюка». Александр Игнатьевич Шаргей родился в городе Полтаве Полтавской губернии (ныне — Полтавская область, Украина) в семье крещёного в католичество еврея Игнатия Бендитовича (Бенедиктовича) Шаргея и обрусевшей шведки Людмилы Львовны Шаргей (в девичестве баронессы Шлиппенбах, ?—1913). Его прадед — Антон Андреевич Шлиппенбах, участник Отечественной войны 1812 года, потомок генерал-майора шведской армии Вольмара Антона Шлиппенбаха (1653—1721). Людмила Шлипенбах до замужества жила в Киеве, где преподавала французский язык и географию в Киево-Подольской женской гимназии и познакомилась с Игнатием Шаргеем, студентом естественного отделения физико-математического факультета Императорского университета Святого Владимира (впоследствии инженером-технологом); 12 января 1897 года он принял крещение и они зарегистрировали брак. Игнатий Бендитович (Бенедиктович) Шаргей (1873—1910)[8][9] был уроженцем Бердичева, куда его родители, Бендыт Срулевич Шаргей (?—1874) и Фридриха Айзиковна Розенфельд (после смены имени и вступления во второй брак — Екатерина Кирилловна Даценко, 1853—1917), переехали из местечка Кретинген Тельшевского уезда Ковенской губернии. В детские годы жил в Зенькове (Полтавской губернии) и окончил гимназию в Полтаве. Александр Шаргей родился и провёл детские годы в доме бабушки (по профессии акушерки) и её второго мужа, земского врача и впоследствии начальника III-го отделения казённой палаты, статского советника (1899) Акима Никитича Даценко, на улице Сретенской №4. Его родители мало прожили вместе. Когда ему был год, отец уехал в Германию продолжить учёбу в Высшей технической школе в Дармштадте, а у матери развилось психическое заболевание и была помещена в колонию душевнобольных в селе Малые Будищи Полтавского губернского земства, позже переведена в полтавскую лечебницу для душевнобольных в "Шведская могила", где провела остаток жизни. В 1903 году он переехал с отцом в Петербург, где отец в 1906 году вторично женился на Елене Петровне Гиберман, дочери известного врача-гинеколога и переводчика медицинской литературы П. И. Лурье-Гиберман. В 1907 году Александр Шаргей поступил в гимназию на Васильевском острове; семья часто перемещалась по Васильевскому острову, сменила 4 квартиры и во всех жила с тёщей отца — женщиной-врачом П. И. Лурье-Гиберман. В 1910 году родилась его сводная сестра Нина Игнатьевна Шаргей и в том же году отец скоропостижно скончался от сепсиса, а Александр вновь вернулся в дом своей бабушки в Полтаве. С 1910 по 1916 год учился во Второй полтавской мужской гимназии и окончил её с серебряной медалью. В 1916 году поступил на механическое отделение Петроградского политехнического института (ныне Санкт-Петербургский государственный политехнический университет), но уже в ноябре того же года был призван в армию и зачислен в школу прапорщиков при одном из петербургских юнкерских училищ. До демобилизации в марте 1918 года воевал на турецком фронте, прапорщик. После Октябрьской революции, как офицер царской армии, был мобилизован в Белую армию, но дезертировал из неё. После того, как Киев был взят Красной Армией, попытался пешком уйти за границу, но был задержан и возвращён обратно. Опасаясь репрессий за своё офицерское прошлое, при помощи своей мачехи Елены Петровны Гиберман (во втором браке — Кареевой) получил документы на имя Юрия Васильевича Кондратюка, уроженца Луцка 1900 года рождения — под этим именем прожил до конца жизни.
КТО ВЫ, ИНЖЕНЕР КОНДРАТЮК? За такого рода заголовками обычно следует детективный сюжет. Те, кому около сорока, наверное, помнят нашумевшую западногерманскую кинокартину французкого режиссера Ива Чампи «Кто вы, доктор Зорге?». Фильм открыл дотоле незнакомое нашему широкому зрителю имя советского разведчика Рихарда Зорге. А уместно ли подобное название для публикации, посвященной пионеру космонавтики Юрию Васильевичу Кондратюку? Думаю, что да. Есть в его биографии нечто от детектива — с 1921-го и до самой своей гибели предположительно в 1942 году жил он под чужим именем. С ним он и вошел в историю. Как это может показаться поначалу ни странным для нас, соотечественников Кондратюка, его имя, несмотря на очевидные заслуги в разработке идей космонавтики, стало широко известным для неспециалистов, как в нашей стране, так и за рубежом, благодаря американской лунной программе «Аполлон». «Когда ранним мартовским утром 1968 года с взволнованно бьющимся сердцем я следил на мысе Кеннеди за стартом ракеты, уносившей корабль «Аполлон-9» по направлению к Луне, я думал в этот момент о русском — Юрии Кондратюке, разработавшем эту самую трассу, по которой предстояло лететь трем нашим астронавтам». Это слова одного из специалистов проекта «Аполлон» Джона Хуболта. Именно он был инициатором использования в проекте «трассы Кондратюка», и в упорной борьбе с ведущими специалистами, в том числе с авторитетнейшим Вернером фон Брауном, ему удалось настоять на своем. Подробности этой битвы идей стали известны позднее, когда в марте 1969 года «Лайф» опубликовал статью Дэвида Шеридана «Как идея, которую никто не хотел признавать, превратилась в лунный модуль». Ее сокращенное изложение приводит в своем очерке «Выше элеватора Луна» Анатолий Иващенко, опубликованном в двух номерах газеты «Известия» за 17 и 18 июня 1987 года. В частности, в статье Шеридана говорилось: «Идея, которая вызвала к жизни лунный модуль, еще более дерзка, чем сам аппарат». Вся необычность замысла состояла в спуске на лунную поверхность с основного блока, который оставался «дежурить» на окололунной орбите, так называемого лунного модуля. Затем предполагался старт модуля с Луны, стыковка с основным блоком на орбите и возвращение домой. В 1961 году схема эта показалась американским специалистам настолько нелепой, что предложивший ее 41-летний Джон Хуболт был даже осмеян. — Ваши цифры врут! — кричал Максим Фаже, один из конструкторов космического корабля «Меркурий». Повернувшись к участникам совещания, Фаже предупреждал: — Он заблуждается! Вернер фон Браун только качал головой и, обращаясь к Хуболту, сказал: — Нет, это не годится. Браун, как и большинство с ним работавшим ученых-ракетчиков, отдавал предпочтение другой схеме полета. По ней стыковка производилась не у Луны, а на околоземной орбите. Он предлагал использовать две ракеты типа «Сатурн» — одна должна была нести на борту запас дополнительного топлива, а другая — космический корабль. После раздельного запуска их нужно было состыковать, а затем запустить космический корабль с дополнительным запасом топлива к Луне. Фаже и другие члены группы, которая стала ядром проекта «Аполлон», отдавали предпочтение так называемому прямому полету. По их замыслам, огромнейшая ракета, намного больше тех, которые к тому времени рассматривались в проекте, должна была доставить космический корабль непосредственно с Земли на Луну. Как было потом признано: настойчивость Хуболта, его «одинокая и бесстрашная битва сберегла Соединенным Штатам миллиарды долларов: избавила от многих лет задержки». Сам ли Хуболт пришел к этой идее, или он нашел ее теоретическое обоснование в книге Кондратюка «Завоевание межпланетных пространств», изданной в 1929 году в Новосибирске за счет автора тиражом 2000 экземпляров, а затем переизданной в 1947 году Оборонгизом, сказать трудно. Во всяком случае после октябрьского шока в американской столице, вызванного запуском первого советского искусственного спутника, специалисты НАСА подняли всю русскую, советскую литературу по космонавтике. При библиотеке конгресса был создан специальный библиографический отдел советской космической литературы, в котором оказалась и книга Кондратюка. А когда президент Кеннеди объявил лунную программу «Аполлон» как национальную цель, которая, по словам газеты «Нью-Йорк таймс», предстала «в качестве средства полировки национального престижа, потускневшего после спутников, орбитальных полетов русских космонавтов и гибельного вторжения в заливе Свиней» на Кубе, специалисты НАСА всерьез заинтересовались этим фондом. К тому же в 1960 году на английский были переведены труды Кондратюка. В журнале «Лайф» промелькнула такая фраза: «...инженер Хуболт заимствовал свою идею у русского автора Юрия Кондратюка, который подробно теоретически обосновал этот вариант в книге, выпущенной в 1929 году». Но в статье Шеридана дана и иная версия, как Хуболт пришел к такому же решению: «Идея Хуболта — стыковка на окололунной орбите — возникла в известной мере случайно. По роду своей работы Хуболт был достаточно далек от проблем пилотируемых полетов в космос, он занимал должность заместителя начальника отдела динамических нагрузок на стендах НАСА Ленгли-Филд. Но, кроме того, он был председателем комитета, состоявшего из шести человек, который изучал проблемы стыковки при сборке и работе космических станций. На заседании этого комитета в августе 1960 года обсуждалась и проблема посадки на Луну. Хуболту всегда нравились наиболее простые и наиболее практичные подходы к решению задач. Ему казалось, что те методы высадки на Луну, которым отдают предпочтение высшие чины, могут оказаться нереальными еще многие годы. На классной доске Хуболт перечислил все мыслимые методы полетов к Луне с использованием стыковки. «Мне пришло в голову, что состыкованный на окололунной орбите корабль можно уподобить жилой комнате, — говорит Хуболт. — Так зачем же спускать всю эту проклятую комнату на поверхность Луны, когда гораздо легче спуститься в небольшом аппарате? И когда я посмотрел на проблему таким образом, идея стала выглядеть очень заманчиво». После заседания Хуболт быстро сделал на первой попавшейся бумажке расчеты, и как-то само собой стало ясно, что стыковка на лунной орбите вызвала цепную реакцию упрощений: в разработке, в производстве, при старте и в ходе управления полетом. Все будет упрощено. «Господи, — сказал себе Хуболт, — так ведь это то, что надо. Это фантастично. И если есть какая-нибудь идея, которую стоит пробивать, то именно эту». «Американский Кондратюк» — так назвал Хуболта в своем очерке А. Иващенко — выступал во всех комитетах, которые соглашались его выслушать. Но все безрезультатно. Тогда осенью 1961 года Хуболт, нарушив субординацию, написал похожее на крик отчаяния письмо заместителю директора НАСА Роберту Сименсу, ставшему впоследствии министром военно-воздушных сил США. Начиналось оно так: «Пережив состояние человека, вопиющего в пустыне, я испытываю ужас при одной мысли об отдельной личности и целых комитетах». Заканчивалось письмо просьбой: «Дайте нам разрешение, и мы доставим людей на Луну в очень короткий срок и обойдемся без всякой хьюстонской империи». Смелое и откровенное письмо понравилось Сименсу. Он передал его своим помощникам в вашингтонскую штаб-квартиру НАСА. На этот раз руководители проекта отнеслись благосклонно к идее стыковки на лунной орбите, в том числе и фон Браун. «Когда фон Браун изменил свое отношение к стыковке на окололунной орбите в 1962 году (и я уважаю его за это), — сказал Хуболт, — я рассчитывал, что последнее препятствие преодолено». В 1963 году Хуболт стал консультантом в Принстонской организации аэронавтических исследований. НАСА присудила ему награду «За выдающееся научное достижение», оценив его предвидение и настойчивость. «Но его самая большая награда пришла, — писал «Лайф», — на мысе Кеннеди, когда он наблюдал старт «Аполлона-9», на борту которого отправлялось его детище — лунный модуль, он думал о другом инженере, мечты которого разбились о скептиков. Хуболт только недавно прочитал историю Юрия Кондратюка, русского механика-самоучки, который примерно полвека назад рассчитал, что метод стыковки на лунной орбите является наилучшим способом решения проблемы высадки на Луну. Но Советское правительство пренебрегло им, и в 1952 году Кондратюк умер в безвестности». — Боже мой! Он прошел все то же, что и я, — сказал Хуболт. ---- ---- ----- История открытия Хуболта, пожалуй, еще один пример, как важно изучать историю техники. Действительно, новое — подчас забытое старое. Об этой трассе Кондратюк думал еще в гимназические годы. Насчет даты смерти Кондратюка журнал «Лайф», видимо, ошибся. А вот относительно «безвестности» толика правды в этом, наверное, есть. Недаром академик Валентин Петрович Глушко сказал как-то в беседе с журналистами: «На мой взгляд, мы в большом долгу перед Юрием Васильевичем Кондратюком. Его вклад в космонавтику еще не нашел достаточного отражения в печати». Нет сомнения, что причиной тому — ряд фактов его, прямо скажем, непростой биографии, под стать тому сложному времени, в котором он жил и творил. На торжественном заседании 12 июня 1987 года, посвященном 90-летию со дня рождения ученого и состоявшемся на его родине в Полтаве, Ф. Т. Моргун (в ту пору первый секретарь Полтавского обкома КПСС) отметил в своей речи: «Под двойной тайной долгие годы были скрыты имя и дела Ю. В. Кондратюка. Все чувствовали, как над этим именем наслаивался панцирь запретности, не только для прессы, но и для всех нас, и в придаток шла какая-то суета вокруг его биографии... Сейчас, когда наше общество очищается и из всего делаются уроки правды, мы говорим открыто и про эту долгое время запретную сторону жизни Ю. В. Кондратюка. Ведь немногие даже из полтавчан знали, что имя, данное ему родителями, было Александр». На следующий день участникам заседания был показан документальный кинофильм «Что в имени тебе моем», снятый на Свердловской киностудии по сценарию летчика-космонавта Виталия Севастьянова. Но лишь через год фильм был показан по Центральному телевидению, и миллионы людей узнали правду: имя Юрия Васильевича Кондратюка обессмертил Александр Игнатьевич Шаргей. В августе 1988 года, спустя два месяца после показа фильма по Центральному телевидению, в издательстве «Знание» увидела свет брошюра Бориса Ивановича Романенко «Юрий Васильевич Кондратюк». Ее автору после окончания института в ноябре 1940 года довелось почти год работать под непосредственным началом Кондратюка. Вместе они воевали в одном полку народного ополчения. Не без его участия была раскрыта история со сменой фамилии. Какова же подлинная биография Кондратюка — Шаргея? В метрической книге Полтавской епархии города Полтавы в кафедральном Успенском соборе в 1897 году записано: «Июня девятого (9) дня рожден, а июля 28 крещен Александр; родители: студент Киевского университета Игнатий Бенедиктович Шаргей и его законная жена Людмила Львовна... восприемники — коллежский советник Иоким Никитович Даценко и дворянка Екатерина Иоановна Петраш...» Принимавшая роды врач-акушерка Екатерина Кирилловна Даценко (по первому мужу Шаргей) приходилась Саше родной бабушкой, а Аким, или по церковному Иоким, Даценко — ее второй муж — был тоже врачом. Родителям Саши была уготована несчастливая судьба, недолгая жизнь. Отец его — Игнатий Бенедиктович Шаргей — был в ту пору студентом Киевского университета. Мать Саши — Людмила Львовна — преподавала географию и французский язык в одной из киево-подольских гимназий. Девичья фамилия ее была в некотором смысле исторической для здешних мест — Шлиппенбах. Помните, в пушкинской «Полтаве» петровским войскам «сдается пылкий Шлиппенбах». После Полтавской битвы Шлиппебах остался на русской службе, был произведен в генерал-лейтенанты и получил титул барона. От него, как полагают энтузиасты — исследователи жизни и творчества Кондратюка, и пошел род российских Шлиппенбахов. Так что пылкий генерал доводился Сашиной матери прапрадедом. В 1897 году Людмила Львовна вместе с мужем участвовала в студенческих демонстрациях протеста. Поводом для волнений послужило самосожжение в Петербургской тюрьме революционерки М. Ф. Ветровой. Людмилу Львовну арестовали. Пережитое на жандармских допросах не прошло бесследно для молодой ждущей ребенка женщины. Из полицейского ведомства она вышла в смятении, с душевной травмой. Года через четыре состояние здоровья стало резко ухудшаться и ее поместили в Полтаве в частную клинику для душевнобольных. Позднее Людмилу Львовну перевели в лечебницу «Шведская могила», где она и скончалась в начале десятых годов. Игнатий Бенедиктович, чтобы не привлекать внимание властей, решил бросить учебу. Через год он получил из университета справку о прослушанных курсах и уехал в Германию. Продолжил свое образование в дармштадтской Высшей школе технических наук. Но потом вернулся в Россию и поступил в Петербургский университет. После того как мать попала в больницу, маленький Саша жил в Полтаве у бабушки. Мать была безнадежно больна, и отец вступил в гражданский брак с Еленой Петровной Кареевой, своей сослуживицей (старший Шаргей совмещал учебу с работой в страховом обществе). В марте 1910 года у них родилась дочь Нина, а вскоре отец тяжело заболел и скончался летом того же года. Мачеха с Сашиной родной сестрой уехала в Петербург, а тринадцатилетний мальчик остался жить в семье бабушки. Растревожила талант, обратила Сашу в космическую веру научная фантастика. Именно в веру, ибо его упорное желание решать задачи даже не завтрашнего дня, а из призрачного послезавтра, иначе, чем верой, не назовешь. Звездные грезы Циолковского инициировал Жюль Верн, а Саша Шаргей увлекся книгой Бернгарда Келлермана «Тоннель» — о сооружении подводной дороги между Америкой и Европой. В русском переводе роман вышел в 1913 году, прочел его Саша летом 1914-го во время каникул. Позже, в 1929 году, сам Александр Шаргей (он к тому времени сменил фамилию, стал Ю. В. Кондратюк) писал: «Первоначально толкнуло мою мысль в сторону овладения мировыми пространствами или, вернее, вообще в сторону грандиозных и необычных проектов редкое по силе впечатление, произведенное прочитанной мною в юности талантливой индустриальной поэмой Келлермана «Тоннель»... Впечатление от келлермановского «Тоннеля» было таково, что немедленно вслед за его прочтением я принялся обрабатывать, насколько позволяли мои силы, почти одновременно две темы: пробивка глубокой шахты для исследования недр Земли и утилизации тепла ядра и полет за пределы Земли. Любопытно, что читаемые мною ранее фантастические романы Жюля Верна и Г. Уэллса, написанные непосредственно на темы межпланетных полетов, не произвели на меня особого впечатления — причиной этому, видимо, было то, что романы эти, написанные менее талантливо и ярко, чем роман Келлермана, являлись в то время для меня явно несостоятельными с научно-технической точки зрения». «С 16-летнего возраста, с тех пор как я определил осуществимость вылета с Земли, достижение этого стало целью моей жизни». 28 мая 1916 года Александр Шаргей окончил полтавскую гимназию с серебряной медалью и поступил без экзаменов на первый курс механического отделения Петроградского политехнического института. Жить он поселился на Васильевском острове у своей мачехи, которая сумела предоставить ему отдельную комнату. Недолгой была его студенческая жизнь. Шел третий год мировой войны. Отсрочку от призыва студент получить не успел, и его мобилизовали в армию, направили в школу прапорщиков при одном из юнкерских училищ Петрограда. Военная карьера не привлекла юношу. Каждое увольнение он проводил в своей комнате на квартире у мачехи. Торопился до отправки на фронт закончить свой труд по космическим полетам. Многие вопросы прорабатывал, еще учась в гимназии. Уже в этой первой работе, так и никак не названной, содержащей 104 страницы рукописного текста, имеются наметки будущей «трассы Кондратюка». Любопытно отметить, что юноша и слыхом не слыхивал ни о Циолковском, ни о зарубежных пионерах космонавтики и тем не менее он самостоятельно получает многие результаты Циолковского, а кое в чем идет и дальше него. После скорого военного обучения Александру присваивается звание прапорщика и он направляется на Турецкий фронт. Пребывание там было непродолжительным. В Петрограде произошла Октябрьская революция, и одним из первых декретов нового правительства был Декрет о мире. Началась всеобщая демобилизация. Трудна и опасна была обратная дорога на родину в Полтаву. Пришлось преодолеть турецкие и белогвардейские кордоны. Начиналась гражданская война. На Северном Кавказе Александра мобилизуют в белую армию. При первой же возможности он дезертирует и добирается в Полтаву. В родном городе — немецкие оккупанты и воинство гетмана Скоропадского. В домах на Сретенской улице, где жили Сашины родственники, квартировали немцы. Пришлось скрываться у гимназического однокашника Николая Скрынки, жившего на улице Гоголя в доме номер 15. Там немцев не было. На улице показываться было опасно: могли мобилизовать в армию. Александр коротал время за чтением книг, благо библиотека у Скрынки была богатейшая. В июне 1918 года Шаргей приезжает в Киев. Туда же переехала мачеха с его сестрой. Много профессий перепробовал Александр, чтобы прокормиться, и все-таки не забывал о космосе. Начал работать над новой рукописью, которую назвал «Тем, кто будет читать, чтобы строить». Это загляд в будущее — вперед на сорок лет! К осени 1919 года рукопись закончена. Всего 144 страницы рукописного текста, а сколько научных пророчеств, в том числе и будущая трасса на Луну. «...Полеты на ракете в мировое пространство ничего удивительного и невероятного не представляют... для осуществления этого предприятия необходимы опыты, опыты и опыты в постепенно увеличивающемся масштабе...» Эти строки написаны двадцатидвухлетним неудавшимся студентом в драматическом 1919 году, когда народ был занят не космосом, а сугубо земными проблемами. 31 августа 1919 года Киев заняли войска Деникина. Ему нужны солдаты. В армию забирают всех, кто способен носить оружие. В строю оказывается и Александр Шаргей. И опять бежит. С помощью знакомых обосновался в местечке Малая Виска Херсонской губернии. 1921 год. Откатывалась гражданская война. Казалось бы, передышка... Но Александр Шаргей, бывший прапорщик, восемь месяцев служил в белой армии. Поди же докажи свою невиновность! Как бы уцелеть. Ходили слухи о массовых расстрелах белых офицеров, даже тех, кто дал клятву лояльности новой власти. В Петрограде — «зиновьевские расстрелы», в Крыму уничтожали по приказу Пятакова, на Дону расказачивали согласно секретной директиве Свердлова... Видимо, в это время Александр предпринял попытку уехать за границу вместе с семьей немецкого инженера Альберта Гартмана, которая жила по соседству. Иностранным подданным было разрешено покинуть страну. У Гартмана было двое детей: дочь Виктория и сын Валентин. Виктория и Александр симпатизировали друг другу. То ли Шаргей пытался уехать по своему паспорту, то ли воспользовался документом Валентина, но затея сорвалась. Александра на границе задержали. Когда много лет спустя в Полтавском архиве нашли анкету выезжавшего из страны Валентина Гартмана, то фотография на ней была оторвана. Перед вояжем Шаргей ночевал в Киеве в семье Богдана Кистяковского, с сыновьями которого дружил Александр. Старший брат — Георгий Кистяковский в 1918 году уехал в Германию, получил там образование, а когда к власти пришли нацисты, переехал в США. Стал известным ученым — Джоржем Кистяковским, участвовал в создании ядерной бомбы, был консультантом президента Рузвельта по атомной проблеме. После неудавшейся поездки Александр объявился в Малой Виске. Мачеха достала ему документы недавно умершего брата преподавателя школы, где училась Нина, его родная сестра. Так Александр Шаргей стал Юрием Васильевичем Кондратюком, родившимся в 1900 году в городе Луцке Волынской губернии. Всю жизнь клял себя Александр за псевдоним. В Малой Виске Александр — Юрий работал сперва на мельнице, затем на сахарном заводе. Здесь он пишет третий вариант, прославивший его работы. Он было попытался продолжить образование, вернуть себе настоящее имя, но обстоятельства ополчились против него: заболел тифом. «В 1925 году, когда работа уже подходила к концу и когда удалось наконец разыскать «Вестник воздухоплавания» за 1911 год с частью работы К. Э. Циолковского, я, хотя и был отчасти разочарован тем, что основные положения открыты мною вторично, но в то же время с удовольствием увидел, что не только повторил предыдущее исследование, хотя и другими методами, но сделал также и новые важные вклады в теорию полета», — писал впоследствии Кондратюк профессору Н. А. Рынину, автору «Межпланетных сообщений», интереснейшей истории космонавтики. Кондратюк делает попытку опубликовать свой труд. Летом 1925 года рукопись, названную позже «О межпланетных путешествиях», он посылает в Москву в Главнауку (Главное управление научных, научно-художественных и музыкальных учреждений при Наркомпросе; в 1922—1933 годах оно руководило работой академий, научных обществ, НИИ, научных библиотек и других учреждений). В предисловии он отмечает, что его работа «в своих основных частях» написана в 1916 году «после чего дважды подвергалась дополнениям и коренной переработке». Там же он безоговорочно признает приоритет К. Э. Циолковского «...в разрешении многих основных вопросов», хотя автор «...так и не получил возможности ознакомиться не только с иностранной литературой по данному вопросу, но даже со второй частью статьи инженера Циолковского, помещенной в журнале за 1912 год». В том же 1925 году было принято решение о строительстве крупных элеваторов на Северном Кавказе. Узнав об этом, Кондратюк приезжает в октябре 1925 года на станцию Крыловская Владикавказской (ныне Северо-Кавказской) железной дороги, где сооружается большой элеватор. На стройке его талант изобретателя нашел применение. Здесь он подает свои первые заявки на изобретения — «Приспособление для нагрузки зерна в вагоны» и «Счетчик к автоматическим весам на элеваторе». В мае 1926 года Кондратюк получает из Москвы официальный отзыв известного специалиста В. П. Ветчинкина. Владимир Петрович рекомендует рукопись к скорейшему изданию «ради сохранения приоритета СССР в области межпланетных сообщений». 7 октября 1926 года газета «Вечерняя Москва» напечатала заметку «Новый проект межпланетных сообщений. Труд молодого ученого». В ней сообщалось: «В Главнауку поступила работа молодого ученого т. Кондратюка «О межпланетных путешествиях». Автор высказывает в ней ряд соображений об устройстве и деталях полета ракеты, предназначенной для межпланетных сообщений. Ознакомившись с трудом, Главнаука признала, что он содержит остроумные предложения, являющиеся результатом основательного изучения вопроса автором. Однако, по мнению Главнауки, вопрос об изготовлении такой ракеты пока может иметь значение лишь при исследовании верхних слоев атмосферы, ультрафиолетовой радиации Солнца и т. п. Главнаука решила отпустить на издание работы т. Кондратюка необходимые средства, поручив ее редактирование компетентному ученому. Вместе с тем Главнаука высказывается за предоставление т. Кондратюку возможности работать в избранной области». Главнаука обещала 300 рублей на издание книги при условии ее сокращения. Осенью 1926 года Кондратюк закончил доработку рукописи и изменил заголовок. Под названием «Завоевание межпланетных пространств» она и войдет в историю. А пока он отправляет ее обратно в Москву на окончательное редактирование, которое предложено сделать Ветчинкину. Рукопись стали готовить к изданию. Тем временем Кондратюк переезжает в Сибирь и по-прежнему занимается зернохранилищами. И по сей день стоит в городе Камень-на-Оби грандиозное деревянное сооружение, собранное без единого гвоздя. На нем висит памятная доска с надписью: «Самое большое деревянное зернохранилище в мире на 10 тысяч тонн. Построено в 1930 году по проекту и под руководством Ю. В. Кондратюка». Кондратюк назвал свое творение «Мастодонтом». Несколько таких сооружений было возведено им в разных местах Сибири. Иногда, в урожайные годы, «Мастодонт» и сейчас используется по своему основному назначению. А между тем Главнаука не выполнила свое же обещание о выпуске книги. Скромные средства, о которых поначалу шла речь, представить отказались. Два с половиной года «тянули резину» Главнаука и ГИЗ (так сокращенно называлось Государственное издательство, где готовилась рукопись к печати), да так и подготовленную уже к набору ее вернули автору. Мало того, Главнаука отказалась даже посодействовать в ее выпуске за счет автора в одной из типографий для научных изданий ( Подробности рассмотрения рукописи в Главнауке смотрите в статье В. Клочко «История одной переписки» в данном сборнике, см. ниже). Деньги на издание у Кондратюка в то время были: он получил вознаграждение за одно из своих изобретений для элеватора. В Новосибирске «пробить» типографию оказалось легче, чем в Москве. Кондратюк сумел получить разрешение Сибкрайлита и издал книгу за свой счет в типографии Сибкрайсоюза. В январе 1929 года книга «Завоевание межпланетных пространств» увидела свет. В ней всего 73 страницы и 6 листов схем и чертежей. Такова история тоненькой книжки, сэкономившей американцам миллиарды долларов. А недавно в «Неделе» (1989, №15) появилась заметка, из которой явствует, что и у Кондратюка был предшественник — некий француз Виктор Куассак. В 1915 или 1916 году во Франции вышла его научно-популярная книга «Покорение космоса». В сообщении утверждается, что Куассак первым из известных авторов описал схему высадки на другую планету — с предварительным выходом на околопланетную орбиту и разделением космического аппарата на большой (орбитальный) и малый (посадочно-взлетный); процедуру сборки крупногабаритной конструкции на орбите в открытом космосе; использование атмосферы для гашения скорости при посадке аппарата. Рассмотрел будто бы Куассак и техническую схему многоступенчатой ракеты. Куассак родился в 1867 году, на 10 лет позже Циолковского. Так же как Константин Эдуардович он был учителем в школе и на досуге так же писал книги на самые разные темы. Среди них — «Методическое пособие по орфографии», «Ошибки современной науки», «Мораль без Бога», «Проявление энергии». В 1917 году вышла его книга «Путь к счастью через постепенное и мирное установление коммунистического режима, или Социальное обновление без насилия». Куассак был одним из основателей «Интеграла» — «Общества по постепенному освобождению пролетариата». «Покорение космоса» пока самая ранняя западная монография по космонавтике. Парижская Национальная библиотека предоставила нашим историкам микрофиши «Покорения космоса», так что у них есть возможность оценить предысторию трассы Кондратюка. А какова дальнейшая судьба Кондратюка после выхода его книги? Летом 1930 года по доносу он и ряд сотрудников Хлебстроя были обвинены во вредительстве и арестованы ОГПУ. Мол, срывали они строительство элеваторов и зернохранилищ, затягивали выдачу технической документации и ввод в строй оборудования. Через несколько месяцев предварительного заключения всех арестованных без предъявления обвинительного заключения и без суда приговорили к различным срокам лишения свободы. Кондратюку дали три года. Позже по протесту прокурора Верховного суда СССР П. Л. Красикова всем осужденным лагеря заменили ссылкой в Западную Сибирь. С июня 1931 года Кондратюк направлен на работу в одно из проектных бюро ОГПУ при Кузбасстрое в Новосибирске. Работавший с ним в «шарашке» Николай Петрович Тургенев, правнук великого писателя, вспоминает: «Кондратюк работал в проектном отделе № 14 ОГПУ в конструкторской группе Константина Авраамовича Ушакова по разработке оборудования Аралической углеобогатительной фабрики для Кузнецкого металлургического завода... Характерной чертой Юрия Васильевича Кондратюка была доброжелательность к людям. С его личной жизнью я не знаком, но внешне он производил впечатление человека неустроенного в жизни и уделявшего малое внимание своему быту и личной жизни... К сожалению, интересы Кондратюка несколько опережали время и технические возможности...» В тюрьме Юрий Васильевич узнал, что объявлен конкурс на проект огромной ветроэлектрической станции. На каких-то обрывках бумаги набросал эскизы, привел расчеты и отправил специалистам. Его вариант высоко оценили и при содействии Серго Орджоникидзе, по чьей инициативе проводились эти работы, в апреле 1932 года Кондратюка освобождают из ссылки и предлагают принять участие в разработке проекта. Недавно в печати промелькнуло сообщение, что в 1933 году во время одного из приездов в Москву у Кондратюка состоялась встреча с Королевым в ГИРДе. Он якобы пригласил Юрия Васильевича на работу. ГИРД лишился Цандера, который умер от тифа, и приход Кондратюка был весьма желателен. Но он отказался от предложения. Видимо, причина была не в проекте Крымской электростанции, в который Юрий Васильевич уже с головой окунулся, а в боязни анкетных проверок. Ведь ГИРД финансировался Управлением военных изобретений РККА. Мне довелось видеть ксерокопию анкеты Кондратюка, заполненную им 25 октября 1932 года. Анкеты в то время были куда более пространными, чем теперь. Например, пункт 25 справлялся: «Служил ли в старой армии с... по... всего... лет... мес. Последний чин ... на должности ... не служил» А в пункте 26 предлагалось уточнить: «Служил ли в войсках или учреждениях белых правительств (где, когда и в каких должностях) ... не служил». Пункт 27 кондратюковской анкеты стал бы, наверное, препятствием для его работы в ГИРДе: «Обвинялся ... во вредительстве (ст. 58—7), в закл. с 31 /V'II 1930 по апрель 1932». А если бы вдруг копнули бы еще дальше, то выявилось бы, что и своих формальных родителей Юрий Васильевич толком не знал. Ни их полного имени, ни чем они занимались до революции. Поэтому он и не лез в начальство, а довольствовался небольшими должностями. Тем не менее нельзя сказать, что Кондратюк был талантливым одиночкой. Вокруг него группировалась способная молодежь. С ним над проектом ветроэлектростанции работал будущий главный конструктор Останкинской телебашни Н. В. Никитин и будущий главный инженер ее строительства Б. А. Злобин. Оба считали себя учениками Кондратюка. Некоторые решения, заложенные в проект 165-метровой бетонной башни для ветроэлектродвигателей, которая разрабатывалась под руководством Кондратюка, были использованы при строительстве Останкинской башни. «Юрий Васильевич был самым талантливым инженером, которого мне пришлось встретить за всю свою жизнь», — сказал об учителе Никитин. После того, как Орджоникидзе застрелился, работы по проектам затормозились. В середине марта 1989 года в Полтавском государственном педагогическом институте имени В. Г. Короленко прошла научная конференция, посвященная 60-летию выхода в свет работы Ю. В. Кондратюка «Завоевание межпланетных пространств». Попал на нее и я. Большой актовый зал института был переполнен. Интересно, что красивое кирпичное здание, входящее в институтский комплекс, — это бывшая гимназия, где учился Шаргей — Кондратюк. Студенты чтут память своего ныне знаменитого земляка. В институте их силами создан музей Ю. В. Кондратюка. Много внимания уделяет ему энергичный декан физико-математического факультета Александр Пантелеймонович Руденко. Вера Никаноровна Жук, работавшая одно время в полтавском архиве, кропотливый исследователь Полтавщины, поведала мне любопытную историю раскрытия настоящей фамилии Кондратюка. Когда в нашей печати в связи с американскими полетами на Луну сенсационно прозвучало имя Кондратюка, им заинтересовался Петр Ефимович Шелест, бывший в то время первым секретарем ЦК Компартии Украины. Дал команду: узнать подробности о человеке с украинской фамилией Кондратюк. Почему никто не знает об «украинском Циолковском»? Вышли на Кондратюков из Луцка, но не те. Пути-дороги все-таки привели в Полтаву. Люди, знавшие Кондратюка, показали, что Юрий Васильевич не скрывал, что учился в полтавской гимназии. Да и в анкете, на которую я ссылался, Кондратюк указал, что учился в Полтавской мужской гимназии с 1914 по 1918 годы и ушел из нее после восьмого класса. Фотографию Юрия Васильевича показали Владимиру Степановичу Оголевцу, преподавателю гимназии. Он признал на ней своего ученика Сашу Шаргея, сказал, что живет в городе его родственник Анатолий Владимирович Даценко, и некоторые подробности может сообщить в Киеве Александр Кистяковский. Поиск был под стать детективу. Некоторые свидетели говорить отказывались. Кистяковский, у которого брат в США, официальным лицам не сказал ничего. Также поначалу молчала и родная сестра, Нина Шаргей, связанная данным матери обещанием никому не рассказывать о брате, жившем под чужим именем. Влияла на поиск и конъюнктура. Когда Шелеста сняли, то интерес к расследованию упал. Затем в 1977 году вновь заработала комиссия. Примерно так узнали о подлинной фамилии Кондратюка. На бывшей гимназии висит мемориальная доска: В этом здании, во 2-й полтавской мужской гимназии, в 1910—1916 годах учился выдающийся советский ученый-изобретатель, один из первых творцов теории космических полетов — Юрий Васильевич Кондратюк (1897—1941 гг.) В июле 1941 года Кондратюк ушел добровольцем в народное ополчение. Долгое время о его судьбе было неизвестно. Ходили всякие слухи. Космонавт В. И. Севастьянов, изучавший архивные материалы о Кондратюке, рассказывает: «Судьба, которая, мне кажется, всю жизнь мстила Кондратюку за то, что он жил под чужим именем, и после его смерти сыграла злую шутку. После окончания войны при разборе фашистских архивов были обнаружены документы, вроде бы свидетельствующие о том, что Ю. В. Кондратюк работал у Вернера фон Брауна на ракетной базе в Пенемюнде. Кое-кто быстро поверил в то, что Кондратюк оказался предателем... И только гораздо позже была восстановлена истина. А суть дела такова. В фашистских архивах обнаружили половину тетради Кондратюка с формулами и расчетами по ракетной технике. Там указывалась его фамилия, имя и отчество. Тетрадь нашел на поле боя какой-то немецкий солдат и принес своему командиру. Вскоре она попала специалистам по ракетной технике. Сделали запрос в лагеря военнопленных. И надо же быть такому совпадению — нашелся полный тезка и однофамилец — Юрий Васильевич Кондратюк. Его спросили: «Твоя тетрадь?» Чтобы вырваться из лагеря, он сказал: «Да». Но когда однофамильца привезли в Пенемюнде и потребовали включиться в работу, выяснилось, что он имел образование в объеме трех классов...» В последние годы вроде бы точки над «и» были окончательно расставлены. В 1988 году вышла в свет уже упоминавшаяся брошюра Б. И. Романенко, был показан телефильм «Что в имени тебе моем». Люди узнали подлинное имя Кондратюка и дату его смерти — 3 октября 1941 года на территории Кировского района Калужской области. Имя его, как и положено, занесли в списки погибших, похороненных на воинском кладбище в городе Кирове на калужской земле. Но Кондратюк в который раз вновь задал загадку. После показа фильма и выхода брошюры Б. И. Романенко обнаружилась переписка Кондратюка с близкой ему женщиной Г. П. Плетневой. Последнее письмо, полученное ею от Юрия Васильевича, было датировано 4 января 1942 года. Было и еще одно письмо после «официальной смерти», датированное 15 декабря 1941 года. Письмо же Плетневой, посланное в начале января 1942 года из Уфы, где она находилась в эвакуации, вернулось из-за «невозможности вручить адресату». Надо сказать, что заключение о гибели Кондратюка 3 октября 1941 года, как выяснилось, было сделано без достаточных оснований и даже под давлением, возможно, и из благих побуждений. Так что ореол притягательной тайны вокруг Кондратюка — Шаргея отнюдь не рассеялся. Добавлю, что заинтересован был в таком заключении В. П. Глушко. Как-то в Крыловской Кондратюк размечтался в присутствии своих друзей: «Видите над элеватором Луну? Я полечу туда». Он не полетел. Полетели другие, по его трассе. «Если бы он был жив и мог бы работать в области ракетной техники после войны, он был бы таким, как Королев...» — так сказал о Кондратюке сподвижник Сергея Павловича академик Б. В. Раушенбах.
Валентина КЛОЧКО, научный сотрудник краеведческого музея, Полтава
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ПЕРЕПИСКИ
Время приносит новые подробности из жизни Юрия Васильевича Кондратюка — ученого, изобретателя, инженера. Находятся новые архивные материалы, которые иногда дополняют наши знания о том или другом отрезке его жизни, иногда, выстраиваясь в логическую линию вместе с уже исследованным, заставляют трактовать по-иному события, иногда ставят новые вопросы. Верится, что исследователям жизни Ю. В. Кондратюка еще не раз посчастливится окунуться в мир его многогранного таланта. Еще не разобраны архивы акционерного общества «Союзхлеб», в системе которого Кондратюк работал на Кубани, в Сибири, на Алтае; архив ВСНХ, Наркомата тяжелой промышленности... А это значит, что впереди еще много работы. Вернемся в далекий 1925 год, в Малую Виску Херсонской губернии (ныне Кировоградской области), где Юрий работал на сахарном заводе сначала кочегаром, а затем машинистом и механиком. В этом небольшом местечке он закончил свою третью рукопись, получившую название «О межпланетных путешествиях». В июне Кондратюк пишет предисловие к статье и отправляет ее в Москву, в Главнауку. Тогда никто всерьез не принимал людей, говоривших о возможных полетах человека к Луне, планетам. Кондратюк тоже, боясь прослыть чудаком, никому не открывал свою тайну. Что же послужило толчком к такому его смелому шагу? В 1925 году, когда работа над рукописью уже подходила к концу, Юрию Васильевичу удалось наконец разыскать «Вестник воздухоплавания» за 1911 год с частью работы Циолковского. Ознакомившись с работами Циолковского, Кондратюк понял, что он не чудак-самоучка, что вопрос принципиальной возможности полетов в космос решается и другими исследователями. Кроме того, он был уверен «что с теоретической стороны полет на ракете... ничего удивительного и невероятного собой не представляет», его можно осуществить при современном состоянии техники, но для этого необходима инициатива и понимание значения освоения Солнечной системы. В августе Юрий Васильевич снимается с военного учета. Едет в Киев увидеться с родными, а затем в Москву. Справляется о своей рукописи в Главнауке, убеждается, что она не затерялась, и, получив в конторе «Союзхлеб» направление, держит путь на Кубань, на станцию Крыловская, где строится элеватор. Ему тогда было 28 лет. Что заставило парня отправиться в дорогу? Может, его увлекло новое, неизведанное дело, может, как и каждому молодому человеку в таком возрасте, когда обретена житейская мудрость и не погас романтический запал, хотелось почувствовать, на что способен, а может, привела его в теплый край какая-то жизненная неустроенность? Как бы там ни было, но и на строительстве элеватора его талант изобретателя нашел применение. За что бы ни взялся механик Кондратюк — будь то приспособление к выпускной трубе элеватора-зернохранилища для загрузки зерна в вагоны или счетчик к автоматическим весам, пульт управления технологическими операциями на элеваторе или использование лебедки для подкатки вагонов под погрузку — в каждом вопросе нестандартное, оригинальное мышление. Эти изобретения забирали часто все свободное время, но некоторые вечерние часы, когда оставался один, он снова отдавал своему основному занятию — чертил новые траектории, проверял формулы взлета и посадки ракеты... И еще — ждал ответ из Москвы. В Главнауке тему посчитали сложной и новой и отправили рукопись на заключение в Научно-технический отдел (НТО) ВСНХ. Коллегию НТО ВСНХ в то время возглавлял Л. Д. Троцкий. После Пленума ЦК РКП (б), который состоялся 17—20 января 1925 года, его освободили от обязанностей Председателя Революционного Военного Совета. Правда, в составе Политбюро оставили. А вскоре он стал работать в ВСНХ: членом Президиума, начальником электротехнического отдела, председателем НТО ВСНХ, а также председателем Главного Концессионного Комитета. Троцкий направил в секретариат коллегии следующее письмо: 19/1 — 1926 г. тов. Флаксерману. Посылаю Вам работу молодого ученого (Ю. Кондратюка) о полете на Луну и на другие столь отдаленные станции. Прошу дать ее на заключение. На письме стоит резолюция Ю. Флаксермана: На заключение В. П. Ветчинкина, 19/1 — 26 г. Владимир Петрович Ветчинкин был в то время признанным авторитетом в области аэродинамики и динамики полета, ученым, внесшим большой вклад в разработку вопросов прочности летательных аппаратов и расчета воздушных винтов, популяризатором идей межпланетных полетов. Первое заочное знакомство В. П. Ветчинкина и Ю. Кондратюка положило начало годам дружеской переписки и привязанности. Возможно, что увлечение своего учителя ветроэнергетикой повлияло и на ученика, отдавшего проблеме использования ветра десятилетие своей жизни. В этой области Кондратюк превзошел Ветчинкина. Несмотря на преклонение перед его талантом, сделавшим так много для развития авиации, Юрий Васильевич со свойственной прямотой и честностью напишет в одном из экспертных отзывов на проектируемые им ВЭС, что «профессор Ветчинкин является сильным теоретиком, но по-видимому, он не конструктор, вследствие до сих пор им ничего не дано реально осязаемого в области мощной ветротехники. Некоторые защищаемые им положения носят непрактичный характер технических утопий». Но это будет в 1938 году, когда уже будет начато с большими трудностями строительство последнего детища Ю. В. Кондратюка — самой мощной в мире Крымвэс. В. П. Ветчинкина заинтересовала работа молодого изобретателя, и на запрос НТО ВСНХ в апреле 1926 года он пишет свой отзыв, в котором подчеркивает, что, не зная о достижениях зарубежных ученых и ничего не зная о работах Циолковского, автор получил результаты, «достигнутые всеми исследователями межпланетных путешествий в совокупности, что следует считать очень важной заслугой. В то же время совершенно оригинальный язык автора и необычные для ученых выражения и обозначения дают основание полагать, что автор является самоучкой......Механик Кондратюк представляет из себя крупный талант (типа Ф. А. Семенова, К. Э. Циолковского или А. Г. Уфимцева), заброшенный в медвежий угол и не имеющий возможности применить свои способности на надлежащем месте». Ветчинкин анализирует все двенадцать глав статьи. «В § 2, — пишет он, — приводится без доказательств формула К. Э. Циолковского». Да, действительно, Кондратюк не показывает читателю всей механики расчета, а дает уже окончательный вывод, но все делает так логично и в такой последовательности, которая убеждает в правильности и неизбежности именно такого заключения. Причем, Кондратюк пришел к «Формуле погруженности» совершенно иным способом. В письме профессору Н. А. Рынину он писал: «Главное отличие в методе моих расчетов с методом Циолковского в том, что Циолковский все время исходил из работы, я же всюду исключительно из скорости и ускорений. Я считаю скоростной метод расчета более легким и продуктивным». В 3-м параграфе «Скорость выделения. Химический материал» Кондратюк считает, что «мы... не обязаны ограничивать своего выбора химического состава выделения лишь газообразными соединениями. Ракета может исправно функционировать и в том случае, если только часть выделения газообразна, а другая представляет распыленные в газе более плотные вещества. ...Весьма вероятно, что применение кремне— и бороводородных групп окажется лучшим во всех отношениях... Применение металлической или борной группы требует для наличия в выделении газа одновременного применения водородной, бороводородной групп...» Ветчинкин тогда еще не мог знать, что предложение Ю. В. Кондратюка использовать в качестве горючего для двигателей бороводороды, а еще раньше, в первых рукописях — металлы и металлоиды окажется приоритетным. В отзыве он только подчеркнет, что «вопрос исследуется подробно... насколько это возможно при полном отсутствии опытных данных и невозможности для т. Кондратюка поставить самому соответствующие опыты». В 4-м параграфе Кондратюк обосновывает идею многоступенчатой ракеты. Эта идея есть еще в первых двух вариантах рукописи, но в третьем варианте он выводит формулу такой ракеты, не дав только ее конструктивного решения. «Комплекты, становящиеся по своей величине излишними вследствие уменьшившейся массы ракеты, не отбрасываются, а разбираются и поступают на переплавку и раздробление, чтобы затем быть употребленными в качестве химического компонента заряда». Это предложение, считает Ветчинкин, «аналогичное предложению Ф. А. Цандера». В 5-м параграфе Кондратюк рассматривает наиболее выгодные траектории полета и ракетные скорости. Он рассчитывает два типа улета в земном поле тяготения — по вертикали (радиальный) и по горизонтали (по касательной). Но придет к открытию наиболее выгодной «кривой улета», представляющей окружность с последующим развитием во все более вытягивающиеся эллипсы с фокусами в центре Земли и с перигеем в одной и той же точке. Ветчинкин пишет: «Все выводы его правильны; и в вопросе о выборе траектории Кондратюк идет дальше опубликованных работ и приходит к предложению Ф. А. Цандера — о снабжении ракеты крыльями для полета в атмосфере». «В § 6 рассматривается вопрос о возможности для человека выносить большие ускорения в ракетном полете. Автор указывает на предложение Циолковского о желательности помещения пилота в лежачем положении и притом в сосуде с водой, но добавляет его желательностью медленного вращения человека относительно своей продольной оси... Автор базируется на опытах с качелями и гигантскими шагами и указывает на возможность сообщать человеку ускорение 3g без вреда для его здоровья». В «гигантских шагах» Кондратюка видится современная центрифуга. «В § 7 рассматривается вопрос о действии атмосферы на ракету. Наряду с недостаточным знанием законов аэродинамики... и новейших исследований по составу, температуре, давлению и плотности атмосферы, автор выказывает огромную способность самостоятельно справляться со всеми указанными затруднениями и, исходя из самых общих соображений физики, он вычисляет и плотность атмосферы, и работу ее сопротивления, и условия нагревания ракеты при пролете через атмосферу с большими скоростями, и предлагает приделать к ракете крылья и рули, хотя и совершенно правильно, но с очевидно полным незнанием авиации». «В § 8 более подробно рассматривается вопрос о погашении скорости возврата сопротивлением атмосферы, причем автор дает совершенно правильную траекторию спуска; но здесь же проскальзывает полное незнакомство автора с авиационными конструкциями, способами управления и т. д.». В этом разделе Ю. В. Кондратюк выдвигает идею «посадочного планера», в котором решены сразу три задачи: — теплозащиты, — управления по крену, а не по углу атаки, — аэродинамической поверхности. Никто до Кондратюка не решал эти вопросы. Рассматривая 9-й параграф, рецензент положительно отзывается о станции-базе и артиллерийско-ракетном снабжении ее. Если в первых двух рукописях у Кондратюка есть главы о посадочно-взлетном модуле (ракета становится спутником планеты, на которой необходимо сделать остановку, а садится на планету модуль, который затем стартует с планеты и присоединяется к ракете), то в третьей рукописи этих разделов нет. Здесь идут рассуждения о межпланетной базе. Обладание базой, по Кондратюку, «даст ту большую выгоду, что мы не должны будем при каждом полете транспортировать с Земли в межпланетное пространство и обратно материалы, инструменты, машины, людей с камерами для них... Ракеты с Земли... будут направляться лишь для снабжения базы и смены через более или менее продолжительные промежутки времени одной бригады другой. Первоначально на базе должны быть: 1. люди — минимум 3 чел. ... 2. сильный телескоп.... 3. небольшая ракета для 2-х чел. ...» В 10-м параграфе Кондратюк уделяет внимание проблеме автоматического управления космическими аппаратами как по их ориентации, так и по тяге двигателя (использование свободных гироскопов и акселерометра, как датчиков). Ветчинкин указывает, что «задача поставлена правильно». В 11-м параграфе «говорится не только о полетах кругом Земли, и Луны, на Луну, но также и о полетах на Марс... Я полагал бы рассуждения о них преждевременными». «В § 12 указываются необходимые эксперименты и исследования, предшествующие ракетному полету в мировое пространство. Здесь также все достаточно хорошо продумано». Таким образом, в основе этого труда лежал огромный энтузиазм, поразительная интуиция ученого. И хотя, в отличие от Циолковского и Цандера, мы видим у Кондратюка несистематичные изыскания, но зато они охватывают весь спектр вопросов межпланетных полетов. В выступлении на праздновании 90-летия со дня рождения Ю. В. Кондратюка в Москве академик В. В. Раушенбах подметил эту особенность, сказав, что «так себя чувствует генеральный конструктор, который знает самые трудные места, на которых могут споткнуться будущие конструкторы, и решает их». В заключение отзыва В. П. Ветчинкин пишет: Работу т. Кондратюка можно напечатать и в том виде, какой она имеет сейчас. В дальнейшем можно бы было соединить его работу с работой других авторов по тому же вопросу (К. Э. Циолковского, Ф. А. Цандера, я...) с тем, чтобы издать хороший коллективный труд; но такая книга не может быть написана быстро, и ради сохранения приоритета за СССР не следует откладывать печатания готового труда из-за возможности написания нового... 12/IV—26 г. В. Ветчинкин
В конце апреля — начале мая 1926 года письмо было отправлено на Кубань. Одновременно ЦАГИ запросил мнение автора о переезде в Москву. Однако в письме профессору Рынину Кондратюк вспоминает только об ответе В. П. Ветчинкина: «Я получил отзыв профессора Ветчинкина, прямо ошеломивший меня своей высокой оценкой моей работы... и со дня на день стал ожидать ее издания». О том, что существовал еще запрос, свидетельствует письмо ЦАГИ в секретариат коллегии НТО:
Тов. Флаксерману. Уважаемый товарищ! Как вы помните, запиской от 19 января 1926 г. Троцкий препроводил Вам на заключение работу некоего т. Кондратюка «О междупланетных путешествиях». НТО в лице инженера-механика т. Ветчинкина дал благоприятный отзыв о работе, причем в заключение указывалось, что самого т. Кондратюка следовало бы перевести на службу в Москву. Отзыв НТО был доведен до сведения автора и одновременно, по поручению тов. Л. Д. Троцкого, было запрошено мнение тов. Кондратюка относительно перевода его в Москву. В настоящее время мы получили от Кондратюка письмо, из которого видно, что он очень хотел бы получить возможность работать в одном из исследовательских институтов в Москве. Направляя Вам это письмо, мы очень просим НТО оказать т. Кондратюку всемерное содействие и не отказать, уведомить нас о последовавшем. С комприветом Познанский. На письме резолюция: В коллегию, 7.09.26 г. Слушалось на коллегии 14.09.26 г.
Попробуем реконструировать день 14 сентября 1926 года, когда на коллегии НТО ВСНХ решалась судьба Ю. В. Кондратюка. Естественно, возник вопрос о выборе подходящего места работы, в частности научно-исследовательского института, где он мог пополнять свои знания, продолжать работы по избранной теме. Возможно, что этим институтом мог быть и ЦАГИ. И, наверное, коллегия решила обратиться снова в ЦАГИ с просьбой взять Кондратюка под свою опеку. Это был самый приемлемый вариант — в ЦАГИ работал Ветчинкин, который мог стать наставником молодого ученого. 22 сентября в НТО ВСНХ был направлен следующий ответ: Возвращая при сем письмо Секретариата тов. Троцкого, ЦАГИ сообщает, что тов. Ветчинкин, сообщая свое мнение о желательности перевода т. Кондратюка на службу в Москву, руководствовался целью предоставить т. Кондратюку возможность пополнить свои знания всеми способами, какие имеются в центре, дать т. Кондратюку возможность немедленно получить ответы по интересующим его вопросам, но не предполагая перевода его для работы в исследовательский институт, тем более, что тов. Кондратюк, по-видимому, не имеет достаточной научной подготовки для ведения научно-исследовательской работы. В частности, и вопрос о «междупланетных путешествиях» не стоит еще на очереди. Таким образом, вопрос стоит о переводе, в случае если это возможно, т. Кондратюка в какой-либо из крупных центров на работу по его же специальности (на элеваторе). Член коллегии — Вл. Архангельский.
Читаешь этот документ, и в душе нарастает необъяснимая тревога. Что произошло? Какая случайность вмешалась в такой желаемый для Кондратюка исход? Как соразмерить данный ответ с отзывом Ветчинкина? Кроме напечатания работы тов. Кондратюка, самого его (в случае его согласия) следует перевести на службу в Москву, ближе к научным Центрам: здесь его таланты могут быть использованы во много раз лучше, чем на хлебном элеваторе, здесь и сам Кондратюк мог бы продолжить свое самообразование и работать плодотворно в избранной области. Такие крупные таланты — самородки чрезвычайно редки и оставление их без внимания с точки зрения Государства было бы проявлением высшей расточительности. Вместе с письмом ЦАГИ 28 сентября 1926 года в секретариат коллегии НТО ВСНХ поступило и письмо Ю. В. Кондратюка. Но пока среди документов письмо не найдено. Возможно, оно пролило бы свет на не совсем логичный конец этой истории. Интересно, что ни разу, даже в своем автобиографическом письме профессору Н. А. Рынину Кондратюк не проговорился об этой переписке. Может быть, потому, что в ней фигурировало имя Троцкого, возглавлявшего коллегию научно-технического отдела ВСНХ. Спустя неделю, 5 октября, в секретариат Троцкого пришло письмо из Главнауки за подписью ее начальника Ф. Петрова. В нем давалось обещание издать книгу и выделить для этой цели средства. О дальнейшей судьбе рукописи уже говорилось в данном сборнике: Кондратюку удалось ее издать только спустя два с лишним года в Новосибирске, да еще на свои деньги *.
* См. очерк «Кто вы, инженер Кондратюк?».
Мои архивные находки хочу закончить словами Олеся Гончара, которые словно о Юрии Васильевиче Кондратюке написаны: «Гений в обмотках... В нем вся эпоха... Весь дух ее, порывы и безграничность утрат».
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
КТО ВЫ, ИНЖЕНЕР КОНДРАТЮК?
