![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
steissd в Когда Бог дал рог бодливой корове
Добавить меня в друзья » и разместить рекламу в моем блоге легко »
steissd в Когда Бог дал рог бодливой коровеВ смысле, человек, одержимый манией убийства и мучительства, дорвался до военной службы. В нормальные времена его бы забраковала комиссия военкомата и выдала белый билет с психиатрической статьёй, а то и на всякий пожарный пролечили бы в дурке и поставили на негласный учёт в милиции как потенциального нарушителя общественного порядка. Но начало ХХ века к числу нормальных времён не относится...
еще юношей сказал о себе: «Мое призвание — война». И этому девизу был верен всю свою недолгую жизнь. Но воевал он настолько свирепо, бесчеловечно и безжалостно, что стал одним из самых кровавых вождей белой армии.
Имя этого человека почти забыто, а чуть более ста лет назад одни произносили его восторженным шепотом, а другие — с неистовыми проклятиями. И было почему! Судите сами, как можно относиться к человеку, который, имея на то полное право, говорил о себе: «Наш род насчитывает более тысячи лет. В моих жилах течет кровь Аттилы, гуннов, германцев и венгров. Один из моих предков сражался вместе с Ричардом Львиное Сердце и погиб под стенами Иерусалима. В битве при Грюнвальде пали двое из нашей семьи. Были среди нас странствующие рыцари, пираты и даже алхимики. Отличился наш род и на русской службе: семьдесят два убитых на войне».
Но он же, объявив себя наследником Чингисхана, выдвинул идею создания Великой Монголии, которая будет простираться от Волги до Тихого океана. «Желтая раса должна двинуться на белую! — размахивая монгольскими амулетами, вещал он на многотысячных митингах. — При этом мы должны истребить всех евреев, чтобы не осталось ни мужчин, ни женщин, ни даже семени этого народа».
И еще, на этот раз свидетельство одного из самых верных его сторонников: «Барон молча скакал впереди своих войск. На его голой груди на ярком желтом шнуре висели бесчисленные монгольские амулеты и какие-то таинственные талисманы. Он был похож на древнего обезьяноподобного человека. Люди боялись даже смотреть на него».
Так кто же он, этот потомок древнего и конечно же благородного рыцарского рода и одновременно враг белой расы и яростный антисемит? Полное имя этого человека Роберт-Николай-Максимилиан Унгерн фон Штернберг. Правда, сам он предпочитал, чтобы его называли Романом Федоровичем или просто Романом. Под этим именем он и вошел в историю Гражданской войны.
Когда говорят, что чем древнее тот или иной род, тем чаще среди его представителей встречаются те или иные отклонения, то на примере Романа Унгерна это видно наиболее наглядно. Трудно сказать, только ли в древности рода дело, но «странности характера» Роман начал проявлять довольно рано. Началось с того, что он оказался настолько бездарным учеником, что его с треском выгнали из ревельской гимназии. Используя родственные связи, мать пристроила его в петербургский морской корпус. Увы, но с учебой не заладилось и там. На его счастье, как раз в это время началась война с Японией. Россия гудела, и в предвидении скорой победы отравленная патриотическим угаром молодежь рвалась в бой. Само собой разумеется, не остался в стороне от этого движения и представитель древнего рыцарского рода: Роман покинул морской корпус и записался рядовым солдатом в пехотный полк.
Однако схватиться с самураями ему не довелось: пока готовились к отправке на Дальний Восток, война закончилась позорным поражением России. Но Роман твердо решил стать пехотинцем и поступил в Павловское пехотное училище. Первое время дела в училище шли блестяще, но к концу учебы в подающем надежды юнкере проснулся неистовый кавалерист. Мечта служить в кавалерии была так велика, что вопреки всем правилам Роман добился назначения в Забайкальское казачье войско, куда и прибыл в звании хорунжего.
Молодой офицер понимал, что с родившимися в седле казаками в джигитовке или выездке тягаться ему трудно, но, пока не сравняется с ними в мастерстве, авторитета у него не будет, и Роман нещадно загонял лошадей, жестоким тренингом мучил себя. Результат не замедлил сказаться: меньше чем через год командир сотни недрогнувшей рукой лихого рубаки подписал весьма и весьма лестную аттестацию на Унгерна: «Ездит хорошо и лихо. В седле очень вынослив».
И это было правдой. Как правдой было и то, что не вошло в аттестацию: время от времени барон напивался до белой горячки, не гнушался он и наркотиков.
Когда грянула война 1914 года, барон ликовал от радости и тут же рванул на передовую. В атаки он ходил лихо, смело и отчаянно, рубился азартно и самозабвенно, противника не жалел и в плен предпочитал не брать. Один из его сослуживцев несколько позже вспоминал: «Унгерн любил войну, как другие любят карты, вино и женщин».
Сохранился еще один любопытный документ, подписанный бароном Врангелем, который был командиром полка, где служил Унгерн.
«Есаул барон Роман Унгерн-Штернберг храбр, четыре раза ранен, хорошо знает психологию подчиненных. В нравственном отношении имеет пороки: постоянное пьянство, и в состоянии опьянения способен на поступки, роняющие честь офицерского мундира, — писал Врангель, — за что и был отчислен в резерв чинов».
А проще говоря, в начале 1917-го по пьяному делу Роман избил комендантского адъютанта, за что был арестован, осужден и на три года заточен в крепость.
После Февральской революции, когда даже уголовников выпустили на волю, Унгерн продолжал маяться на нарах. И лишь поздней осенью, после того как за него замолвили словечко, барон выбрался на свободу. Именно в это время один из его заступников, атаман Семенов, получил от Керенского задание сформировать несколько бурятских кавалерийских полков. В помощники Семенов выбрал Унгерна - и Роман помчался в Забайкалье.
Задание Семенова он выполнил, но не забыл и о себе: именно для себя, под свое личное командование, барон сформировал Азиатскую конную дивизию. Первое время она состояла из бурят и монголов, но с началом борьбы против советской власти к ней примкнули и казаки, и вчерашние офицеры, и всякого рода уголовный сброд.
Чтобы никто не сомневался в его намерениях, Унгерн издал что-то вроде манифеста, в котором были такие слова:
«Порядок будет наведен! Россия умоется кровью! Большевистское быдло будет уничтожено! Против них я знаю только одно средство — смерть!»
Надо сказать, что барон был убийственно последователен, и это средство использовал не только против чужих, но и против своих. Но наибольшее наслаждение барон получал от лицезрения так называемой китайской казни. Делалось это так: арестованного привязывали к столу, на его голый живот выпускали голодную крысу, накрывали ее кастрюлей или чугунком и что есть мочи колотили по днищу, пока обезумевшая от грохота крыса не вгрызалась в кишки человека и не выедала их до самой спины.
Слоняясь по территории Монголии, Азиатская дивизия, если так можно выразиться, наращивала мускулы. Чтобы склонить монгольских князей на свою сторону, а стало быть, получить оружие, фураж, лошадей и всадников, Унгерн провозгласил лозунг: «Азия — для азиатов!»
Этот нехитрый прием на некоторых князьков подействовал, и они присоединились к Унгерну.
Судя по тому, как яростно сражалась Азиатская дивизия с большевиками, нет никаких сомнений, что люди ему верили и в борьбе за правое, с их точки зрения, дело живота своего не жалели.
Между тем Унгерн решил обеспечить тылы и в феврале1921-го захватил Ургу (ныне Улан-Батор). Вот как описывал эти дни случайно оказавшийся в городе корреспондент английской газеты «Морнинг пост»:
«Победители вошли в город с триумфом и сейчас же предались грабежам. С торжественным прибытием самого Унгерна грабежи поутихли, но тут же возникла волна расстрелов: Унгерн приказал уничтожить всех большевиков и евреев».
Думаю, что в связи с этой корреспонденцией в английской газете настала пора рассказать об одной из самых отвратительных черт характера барона - его исступленном антисемитизме. Самое удивительное, он этого не только не скрывал, а, наоборот, гордился и, где только мог, подчеркивал свою неистовую ненависть к евреям. Вот что он, в частности, писал своему идейному сподвижнику генералу Молчанову:
«Ваше превосходительство! С восторгом и глубоким восхищением следил я за Вашей деятельностью и всегда сочувствовал и сочувствую Вашей идеологии в вопросе о страшном зле, каковым является еврейство, этот разлагающий мировой паразит».
Но письма письмами, а как действовал сам Унгерн? Как всегда, последовательно. 21 мая он сочинил и собственноручно написал «Приказ русским отрядам на территории советской Сибири № 15». Называя комиссаров, коммунистов и евреев «разрушителями и осквернителями России», барон заявляет, что «мерой наказания для них может быть лишь одно — смертная казнь разных степеней».
И далее: «Комиссаров, коммунистов и евреев уничтожать вместе с семьями, а все их имущество конфисковывать!» Навербованному в дивизию разбойничьему сброду суть приказа объяснили еще проще: «Можете убивать и грабить еврейские семьи до тех пор, пока сумки от овса не наполнятся добром».
Попировав и пограбив в Монголии, Унгерн затеял поход на Россию. 21 мая 1921 года Азиатская дивизия покинула Ургу и двинулась на север.
Но он просчитался... Поход на Россию с самого начала не задался: вздувшиеся реки, массовое дезертирство, низкий боевой дух и, самое главное, отчаянное сопротивление красноармейцев превращали в дым мечту Унгерна захватить Сибирскую железную дорогу в районе Байкала, взорвать туннели, отрезать Дальний Восток от Советской России и восстановить там власть Японии.
Барон предпринимал все новые атаки, вырезал целые села, расстреливал немногочисленных пленных, но стратегического успеха не было. Как человека военного, его больше всего поражала стойкость красноармейцев и их нежелание сдаваться в плен.
— Шикарно воюют, — говорил озадаченный барон. — Стреляются, но не сдаются!
Когда красные подтянули свежие силы, а против конницы барона стали использовать аэропланы, Унгерну пришлось отступить на территорию Монголии. Осатаневший от неудач, лошадиных доз опиума и бесконечных приступов головной боли барон окончательно озверел: всю злобу он срывал на своих, расстреливая отставших, бросая на съедение волкам раненых, четвертуя непокорных.
В конце концов возроптали самые верные. Именно в эти дни созрел офицерский заговор: Унгерна решили убить. Шесть человек палили в него с пяти шагов - и все промахнулись! Через несколько дней созрел новый заговор: на этот раз среди ночи стреляли по его палатке. Опять мимо!
— Амулеты! Его защищают монгольские амулеты! — побросав оружие и крестясь на луну, бросились врассыпную заговорщики.
Что тому виной — амулеты, талисманы или дрожавшие от беспробудного пьянства руки офицеров, — но барона не задела ни одна пуля.
А закончилось все это довольно прозаично: остатки его войска двинулись в Маньчжурию, причем мелкими группами. Барон же в темноте прибился к монгольскому отряду. Некоторое время ехал вместе с ними и даже отдавал какие-то приказы. Потом монголы вспомнили старые обиды, стащили Унгерна с коня и крепко связали. Через некоторое время монголы наткнулись на красноармейский разъезд и сдали ему генерала Унгерна.
Вот, собственно, и вся история его пленения. Самое же странное, он без труда мог сойти за какого-нибудь бедного монгольского арата, настолько Унгерн был грязен, тощ и неопрятен. Но барон, гордо вскинув голову, назвал и свою фамилию, и должность, и звание. Красноармейцы расхохотались и не поверили грязному оборванцу.
— Врешь! — покатывались они со смеху. — Этак любой прощелыга может назвать себя Унгерном.
И только чекисты признали в нем генерал-лейтенанта белой армии, чему Унгерн был несказанно рад. Видимо, поэтому на допросах он не хамил, на вопросы отвечал терпеливо, подробно и спокойно.
Тем временем в Новониколаевске (ныне Новосибирск) был сформирован Чрезвычайный революционный трибунал. Суд над бароном начался 15 сентября 1921 года в здании загородного театра, больше известного под названием «Сосновка». Желающих посмотреть на барона было так много, что билетов на всех не хватило и у подъезда собралась огромная толпа.
В одном из архивов мне удалось разыскать полуистлевший экземпляр газеты «Советская Сибирь», в которой опубликован довольно подробный репортаж об этом диковинном событии. Если учесть, что автором его был будущий полпред СССР в Финляндии и Великобритании, а затем заместитель наркома иностранных дел Иван Майский, думаю, стоит привести хотя бы небольшой отрывок из этого репортажа.
«Узкое, длинное помещение „Сосновки“ залито темным, сдержанно-взволнованным морем людей. Скамьи набиты битком, стоят в проходах, в ложах и за ложами. Унгерн высок и тонок. Волосы у него белокурые и густо обрамляют его небольшое, малоподвижное лицо. Длинные усы свесились книзу. На голове — небольшой хохолок. Одет он в желтый монгольский халат, сильно потертый и истрепанный; на ногах — монгольские ичиги, перевязанные ремнем. Поверх халата на плечах генеральские погоны с буквами „А. С.“ („Атаман Семенов“) и Георгиевский крест на левой стороне груди.
И, глядя на него, невольно задаешь себе вопрос: „Как мог он командовать партизанской армией? Как мог стать знаменитым вождем многих сотен тысяч людей?“ Но моментами, когда он поднимает лицо, из его глаз нет-нет да и сверкнет такой взгляд, что становится жутко.
Судебное заседание открылось ровно в 12 дня. После оглашения обвинительного заключения начался допрос подсудимого. Всего ему было задано сорок восемь вопросов, но, как нетрудно понять, суд интересовали ответы на два самых главных.
— Какова суть вашей программы? — поинтересовался председательствующий.
— Прежде всего вырезать евреев! Потом — посадить на престол Михаила Романова, который вместе с аристократией должен править народом. И, самое главное, землю возвратить дворянству! — сверкнув тем самым жутким взглядом, выкрикнул Унгерн.
— Вы ни от чего не отказываетесь, ни в чем не раскаиваетесь? И признаете себя виновным по всем пунктам обвинения?
— Ни от чего я не отказываюсь и ни в чем не раскаиваюсь! — вскинул голову Унгерн».
После короткого совещания трибунал огласил приговор: «Барона Унгерна подвергнуть высшей мере наказания — расстрелять. Приговор окончательный и ни в каком порядке обжалованию не подлежит». В тот же день приговор был приведен в исполнение.
А о его месте в истории очень хорошо написал один из современников барона: «Истерик на коне, припадочный самодержец пустыни, теперь из мглистой дали Востока он смотрит на нас своими выпученными глазами страшилища».
Имя этого человека почти забыто, а чуть более ста лет назад одни произносили его восторженным шепотом, а другие — с неистовыми проклятиями. И было почему! Судите сами, как можно относиться к человеку, который, имея на то полное право, говорил о себе: «Наш род насчитывает более тысячи лет. В моих жилах течет кровь Аттилы, гуннов, германцев и венгров. Один из моих предков сражался вместе с Ричардом Львиное Сердце и погиб под стенами Иерусалима. В битве при Грюнвальде пали двое из нашей семьи. Были среди нас странствующие рыцари, пираты и даже алхимики. Отличился наш род и на русской службе: семьдесят два убитых на войне».
Но он же, объявив себя наследником Чингисхана, выдвинул идею создания Великой Монголии, которая будет простираться от Волги до Тихого океана. «Желтая раса должна двинуться на белую! — размахивая монгольскими амулетами, вещал он на многотысячных митингах. — При этом мы должны истребить всех евреев, чтобы не осталось ни мужчин, ни женщин, ни даже семени этого народа».
И еще, на этот раз свидетельство одного из самых верных его сторонников: «Барон молча скакал впереди своих войск. На его голой груди на ярком желтом шнуре висели бесчисленные монгольские амулеты и какие-то таинственные талисманы. Он был похож на древнего обезьяноподобного человека. Люди боялись даже смотреть на него».
Так кто же он, этот потомок древнего и конечно же благородного рыцарского рода и одновременно враг белой расы и яростный антисемит? Полное имя этого человека Роберт-Николай-Максимилиан Унгерн фон Штернберг. Правда, сам он предпочитал, чтобы его называли Романом Федоровичем или просто Романом. Под этим именем он и вошел в историю Гражданской войны.
ХРАБРЫЙ РУБАКА, НО ПЬЯНИЦА И НАРКОМАН
Когда говорят, что чем древнее тот или иной род, тем чаще среди его представителей встречаются те или иные отклонения, то на примере Романа Унгерна это видно наиболее наглядно. Трудно сказать, только ли в древности рода дело, но «странности характера» Роман начал проявлять довольно рано. Началось с того, что он оказался настолько бездарным учеником, что его с треском выгнали из ревельской гимназии. Используя родственные связи, мать пристроила его в петербургский морской корпус. Увы, но с учебой не заладилось и там. На его счастье, как раз в это время началась война с Японией. Россия гудела, и в предвидении скорой победы отравленная патриотическим угаром молодежь рвалась в бой. Само собой разумеется, не остался в стороне от этого движения и представитель древнего рыцарского рода: Роман покинул морской корпус и записался рядовым солдатом в пехотный полк.
Однако схватиться с самураями ему не довелось: пока готовились к отправке на Дальний Восток, война закончилась позорным поражением России. Но Роман твердо решил стать пехотинцем и поступил в Павловское пехотное училище. Первое время дела в училище шли блестяще, но к концу учебы в подающем надежды юнкере проснулся неистовый кавалерист. Мечта служить в кавалерии была так велика, что вопреки всем правилам Роман добился назначения в Забайкальское казачье войско, куда и прибыл в звании хорунжего.
Молодой офицер понимал, что с родившимися в седле казаками в джигитовке или выездке тягаться ему трудно, но, пока не сравняется с ними в мастерстве, авторитета у него не будет, и Роман нещадно загонял лошадей, жестоким тренингом мучил себя. Результат не замедлил сказаться: меньше чем через год командир сотни недрогнувшей рукой лихого рубаки подписал весьма и весьма лестную аттестацию на Унгерна: «Ездит хорошо и лихо. В седле очень вынослив».
И это было правдой. Как правдой было и то, что не вошло в аттестацию: время от времени барон напивался до белой горячки, не гнушался он и наркотиков.
Когда грянула война 1914 года, барон ликовал от радости и тут же рванул на передовую. В атаки он ходил лихо, смело и отчаянно, рубился азартно и самозабвенно, противника не жалел и в плен предпочитал не брать. Один из его сослуживцев несколько позже вспоминал: «Унгерн любил войну, как другие любят карты, вино и женщин».
Сохранился еще один любопытный документ, подписанный бароном Врангелем, который был командиром полка, где служил Унгерн.
«Есаул барон Роман Унгерн-Штернберг храбр, четыре раза ранен, хорошо знает психологию подчиненных. В нравственном отношении имеет пороки: постоянное пьянство, и в состоянии опьянения способен на поступки, роняющие честь офицерского мундира, — писал Врангель, — за что и был отчислен в резерв чинов».
А проще говоря, в начале 1917-го по пьяному делу Роман избил комендантского адъютанта, за что был арестован, осужден и на три года заточен в крепость.
После Февральской революции, когда даже уголовников выпустили на волю, Унгерн продолжал маяться на нарах. И лишь поздней осенью, после того как за него замолвили словечко, барон выбрался на свободу. Именно в это время один из его заступников, атаман Семенов, получил от Керенского задание сформировать несколько бурятских кавалерийских полков. В помощники Семенов выбрал Унгерна - и Роман помчался в Забайкалье.
Задание Семенова он выполнил, но не забыл и о себе: именно для себя, под свое личное командование, барон сформировал Азиатскую конную дивизию. Первое время она состояла из бурят и монголов, но с началом борьбы против советской власти к ней примкнули и казаки, и вчерашние офицеры, и всякого рода уголовный сброд.
Чтобы никто не сомневался в его намерениях, Унгерн издал что-то вроде манифеста, в котором были такие слова:
«Порядок будет наведен! Россия умоется кровью! Большевистское быдло будет уничтожено! Против них я знаю только одно средство — смерть!»
Надо сказать, что барон был убийственно последователен, и это средство использовал не только против чужих, но и против своих. Но наибольшее наслаждение барон получал от лицезрения так называемой китайской казни. Делалось это так: арестованного привязывали к столу, на его голый живот выпускали голодную крысу, накрывали ее кастрюлей или чугунком и что есть мочи колотили по днищу, пока обезумевшая от грохота крыса не вгрызалась в кишки человека и не выедала их до самой спины.
Слоняясь по территории Монголии, Азиатская дивизия, если так можно выразиться, наращивала мускулы. Чтобы склонить монгольских князей на свою сторону, а стало быть, получить оружие, фураж, лошадей и всадников, Унгерн провозгласил лозунг: «Азия — для азиатов!»
Этот нехитрый прием на некоторых князьков подействовал, и они присоединились к Унгерну.
Судя по тому, как яростно сражалась Азиатская дивизия с большевиками, нет никаких сомнений, что люди ему верили и в борьбе за правое, с их точки зрения, дело живота своего не жалели.
Между тем Унгерн решил обеспечить тылы и в феврале
«Победители вошли в город с триумфом и сейчас же предались грабежам. С торжественным прибытием самого Унгерна грабежи поутихли, но тут же возникла волна расстрелов: Унгерн приказал уничтожить всех большевиков и евреев».
ПРИПАДОЧНЫЙ САМОДЕРЖЕЦ ПУСТЫНИ
Думаю, что в связи с этой корреспонденцией в английской газете настала пора рассказать об одной из самых отвратительных черт характера барона - его исступленном антисемитизме. Самое удивительное, он этого не только не скрывал, а, наоборот, гордился и, где только мог, подчеркивал свою неистовую ненависть к евреям. Вот что он, в частности, писал своему идейному сподвижнику генералу Молчанову:
«Ваше превосходительство! С восторгом и глубоким восхищением следил я за Вашей деятельностью и всегда сочувствовал и сочувствую Вашей идеологии в вопросе о страшном зле, каковым является еврейство, этот разлагающий мировой паразит».
Но письма письмами, а как действовал сам Унгерн? Как всегда, последовательно. 21 мая он сочинил и собственноручно написал «Приказ русским отрядам на территории советской Сибири № 15». Называя комиссаров, коммунистов и евреев «разрушителями и осквернителями России», барон заявляет, что «мерой наказания для них может быть лишь одно — смертная казнь разных степеней».
И далее: «Комиссаров, коммунистов и евреев уничтожать вместе с семьями, а все их имущество конфисковывать!» Навербованному в дивизию разбойничьему сброду суть приказа объяснили еще проще: «Можете убивать и грабить еврейские семьи до тех пор, пока сумки от овса не наполнятся добром».
Попировав и пограбив в Монголии, Унгерн затеял поход на Россию. 21 мая 1921 года Азиатская дивизия покинула Ургу и двинулась на север.
Но он просчитался... Поход на Россию с самого начала не задался: вздувшиеся реки, массовое дезертирство, низкий боевой дух и, самое главное, отчаянное сопротивление красноармейцев превращали в дым мечту Унгерна захватить Сибирскую железную дорогу в районе Байкала, взорвать туннели, отрезать Дальний Восток от Советской России и восстановить там власть Японии.
Барон предпринимал все новые атаки, вырезал целые села, расстреливал немногочисленных пленных, но стратегического успеха не было. Как человека военного, его больше всего поражала стойкость красноармейцев и их нежелание сдаваться в плен.
— Шикарно воюют, — говорил озадаченный барон. — Стреляются, но не сдаются!
Когда красные подтянули свежие силы, а против конницы барона стали использовать аэропланы, Унгерну пришлось отступить на территорию Монголии. Осатаневший от неудач, лошадиных доз опиума и бесконечных приступов головной боли барон окончательно озверел: всю злобу он срывал на своих, расстреливая отставших, бросая на съедение волкам раненых, четвертуя непокорных.
В конце концов возроптали самые верные. Именно в эти дни созрел офицерский заговор: Унгерна решили убить. Шесть человек палили в него с пяти шагов - и все промахнулись! Через несколько дней созрел новый заговор: на этот раз среди ночи стреляли по его палатке. Опять мимо!
— Амулеты! Его защищают монгольские амулеты! — побросав оружие и крестясь на луну, бросились врассыпную заговорщики.
Что тому виной — амулеты, талисманы или дрожавшие от беспробудного пьянства руки офицеров, — но барона не задела ни одна пуля.
А закончилось все это довольно прозаично: остатки его войска двинулись в Маньчжурию, причем мелкими группами. Барон же в темноте прибился к монгольскому отряду. Некоторое время ехал вместе с ними и даже отдавал какие-то приказы. Потом монголы вспомнили старые обиды, стащили Унгерна с коня и крепко связали. Через некоторое время монголы наткнулись на красноармейский разъезд и сдали ему генерала Унгерна.
Вот, собственно, и вся история его пленения. Самое же странное, он без труда мог сойти за какого-нибудь бедного монгольского арата, настолько Унгерн был грязен, тощ и неопрятен. Но барон, гордо вскинув голову, назвал и свою фамилию, и должность, и звание. Красноармейцы расхохотались и не поверили грязному оборванцу.
— Врешь! — покатывались они со смеху. — Этак любой прощелыга может назвать себя Унгерном.
И только чекисты признали в нем генерал-лейтенанта белой армии, чему Унгерн был несказанно рад. Видимо, поэтому на допросах он не хамил, на вопросы отвечал терпеливо, подробно и спокойно.
Тем временем в Новониколаевске (ныне Новосибирск) был сформирован Чрезвычайный революционный трибунал. Суд над бароном начался 15 сентября 1921 года в здании загородного театра, больше известного под названием «Сосновка». Желающих посмотреть на барона было так много, что билетов на всех не хватило и у подъезда собралась огромная толпа.
В одном из архивов мне удалось разыскать полуистлевший экземпляр газеты «Советская Сибирь», в которой опубликован довольно подробный репортаж об этом диковинном событии. Если учесть, что автором его был будущий полпред СССР в Финляндии и Великобритании, а затем заместитель наркома иностранных дел Иван Майский, думаю, стоит привести хотя бы небольшой отрывок из этого репортажа.
«Узкое, длинное помещение „Сосновки“ залито темным, сдержанно-взволнованным морем людей. Скамьи набиты битком, стоят в проходах, в ложах и за ложами. Унгерн высок и тонок. Волосы у него белокурые и густо обрамляют его небольшое, малоподвижное лицо. Длинные усы свесились книзу. На голове — небольшой хохолок. Одет он в желтый монгольский халат, сильно потертый и истрепанный; на ногах — монгольские ичиги, перевязанные ремнем. Поверх халата на плечах генеральские погоны с буквами „А. С.“ („Атаман Семенов“) и Георгиевский крест на левой стороне груди.
И, глядя на него, невольно задаешь себе вопрос: „Как мог он командовать партизанской армией? Как мог стать знаменитым вождем многих сотен тысяч людей?“ Но моментами, когда он поднимает лицо, из его глаз нет-нет да и сверкнет такой взгляд, что становится жутко.
Судебное заседание открылось ровно в 12 дня. После оглашения обвинительного заключения начался допрос подсудимого. Всего ему было задано сорок восемь вопросов, но, как нетрудно понять, суд интересовали ответы на два самых главных.
— Какова суть вашей программы? — поинтересовался председательствующий.
— Прежде всего вырезать евреев! Потом — посадить на престол Михаила Романова, который вместе с аристократией должен править народом. И, самое главное, землю возвратить дворянству! — сверкнув тем самым жутким взглядом, выкрикнул Унгерн.
— Вы ни от чего не отказываетесь, ни в чем не раскаиваетесь? И признаете себя виновным по всем пунктам обвинения?
— Ни от чего я не отказываюсь и ни в чем не раскаиваюсь! — вскинул голову Унгерн».
После короткого совещания трибунал огласил приговор: «Барона Унгерна подвергнуть высшей мере наказания — расстрелять. Приговор окончательный и ни в каком порядке обжалованию не подлежит». В тот же день приговор был приведен в исполнение.
А о его месте в истории очень хорошо написал один из современников барона: «Истерик на коне, припадочный самодержец пустыни, теперь из мглистой дали Востока он смотрит на нас своими выпученными глазами страшилища».
Добавить меня в друзья » и разместить рекламу в моем блоге легко »
Tags: