Если бог есть любовь, то абсолютно понятна грустная ирония Дерека Джармена в фильме "Сад", воплотившего образ Иисуса в двух юных геях.
Когда культуролог Чадаев ругает "боевую машину ЛГБТ" за то, что она разрушает брак, то почему-то не обращает внимание на то, что, возможно, геи - это последние существа во всем мире, для которых этот человеческий институт все еще представляет настоящую ценность. Причем в полном смысле слова - со свадьбой с дракой, венчанием со священником, общим хозяйством и в конце концов детьми. Надоевшая критика "пидарасов", которые разрушили "семью" - это ведь всего лишь банальный трансфер вины за уничтоженную вполне гетеросексуальными людьми семью. Семья теперь нужна толко геям.
Когда-то нечто подобное произошло с другим институтом - с любовью. Мы, возможно, жили бы сегодня в совсем ином мире, наверное в мире одного лишь чистогана, если бы "пидарасы" где-то в первой трети XX века не спасли любовь. В общем-то, со времен Пруста и вплоть до Эко это общее место. Как нас учит последний, живое кончается цитатой и начинается культура. Слова замещают смысл, а институт - событие.
Никто кроме геев так не цепляется за консервативные ценности брака и семьи, никто кроме них не больше верит в любовь. Пидарасы - аморальные реакционеры. Они совмещают несовместимое - способность идти наперекор общественному движению, отставивая самые, возможно, дремучие предрассудки этого же общества: новизну любви и святость семьи.
Впрочем, любовь уже успела поистереться между складок мускулистых тел, оставив их для радостей публичного каминаута и громких требований права на тихие семейные радости. Любовь двух геев - есть ли что-то более банальное уже к концу прошлого века? Событие любви требует новых жертв. Запрет, скандал и непризнание, взаимность недоверия двоих, страх непонимания и недостаток слов.
Если сегодня и возможен Иисус, то искать его нужно на Тверском бульваре, среди юных целующихся лесбушек. Они даже не знают, как счастливы - ведь только в их любви жива собственно любовь.





Когда культуролог Чадаев ругает "боевую машину ЛГБТ" за то, что она разрушает брак, то почему-то не обращает внимание на то, что, возможно, геи - это последние существа во всем мире, для которых этот человеческий институт все еще представляет настоящую ценность. Причем в полном смысле слова - со свадьбой с дракой, венчанием со священником, общим хозяйством и в конце концов детьми. Надоевшая критика "пидарасов", которые разрушили "семью" - это ведь всего лишь банальный трансфер вины за уничтоженную вполне гетеросексуальными людьми семью. Семья теперь нужна толко геям.
Когда-то нечто подобное произошло с другим институтом - с любовью. Мы, возможно, жили бы сегодня в совсем ином мире, наверное в мире одного лишь чистогана, если бы "пидарасы" где-то в первой трети XX века не спасли любовь. В общем-то, со времен Пруста и вплоть до Эко это общее место. Как нас учит последний, живое кончается цитатой и начинается культура. Слова замещают смысл, а институт - событие.
Никто кроме геев так не цепляется за консервативные ценности брака и семьи, никто кроме них не больше верит в любовь. Пидарасы - аморальные реакционеры. Они совмещают несовместимое - способность идти наперекор общественному движению, отставивая самые, возможно, дремучие предрассудки этого же общества: новизну любви и святость семьи.
Впрочем, любовь уже успела поистереться между складок мускулистых тел, оставив их для радостей публичного каминаута и громких требований права на тихие семейные радости. Любовь двух геев - есть ли что-то более банальное уже к концу прошлого века? Событие любви требует новых жертв. Запрет, скандал и непризнание, взаимность недоверия двоих, страх непонимания и недостаток слов.
Если сегодня и возможен Иисус, то искать его нужно на Тверском бульваре, среди юных целующихся лесбушек. Они даже не знают, как счастливы - ведь только в их любви жива собственно любовь.
- пишет ivangogh в Если бог есть любовь,
Лучше не скажешь!


